Г.А. ТАШПЕКОВ
ЖИЗНЬ КРЕСТЬЯНСТВА 30-х ГОДОВ В СВЕТЕ ДЕРЕВЕНСКИХ ЧАСТУШЕК
ТАШПЕКОВ Геннадий Александрович, кандидат исторических наук, докторант Саратовского государственного университета.
В тридцатые годы в СССР, с одной стороны, ломались вековые устои крестьянской жизни, а с другой стороны, страна бурно развивала промышленность, в народе насаждался энтузиазм в отношении достижения "светлых” целей. Истинные же народные представления во многих случаях не фиксировались в документах. Поэтому изучить внутренний мир людей деревни того времени - задача предельно сложная. В последнее время ее решение в какой-то мере облегчает доступ к информации о политических настроениях советских людей, которую регулярно собирали в те годы органы НКВД. Их доклады свидетельствуют, например, что критический настрой и политический нигилизм достаточно широко распространились в обществе.
Исторические эпохи находят отражение в народном творчестве, например, в частушках1. При этом деревенские частушки были гораздо более распространены, чем городские. К ним мы и обратимся с целью изучить отношение крестьян к своей жизни в 30-х годах. Авторство многих частушек – традиционно коротких четверостиший, которые передавались в основном устно и лишь иногда записывались, - установить практически невозможно. Некоторые из них, откровенно пропагандирующие позитивный образ советского общества, несомненно, создавались под влиянием официальной пропаганды. Подлинно народные частушки обнаруживают боль и отчаяние крестьян, часть которых лишили собственности, депортировали во время раскулачивания, или отражают их обреченную подчиненность трагической судьбе.
Объективности ради следует отметить, что, с точки зрения социалъной психологии, процесс коллективизации был неоднозначным. На начальном этапе коллективизации крестьян убеждали в преимуществах коллективного труда: механизации производства, защищенности, в какой-то мере, от капризов природы:
Плугом мучаешь скотину,
Горбишь спину, а не сыт, А в колхозе мы машину Купим в складчину, в кредит2.
Стороны природы крестьянина - собственник и труженик – составляют диалектическое единство. Реальный собственник предполагает в крестьянине труженика, а труженик - реального собственника. Перестав быть индивидуальным собственником и не превратившись в реального коллективного собственника, крестьяне утрачивали интерес к труду:
Бригадир дает звонок, Я гляжу в окошко. Бригадира не видать, Полежу немножко.
С 1930 г. было положено начало отчуждению крестьянства от средств производства и результатов труда, что повлекло за собой дальнейшую утрату чувства хозяина, рост апатии и пессимизма. Оказавшись бесправным, крестьянин, главной обязанностью которого являлся каждодневный многочасовой труд на полях и выполнение "первой заповеди” – сдачи хлеба государству – тем более не был заинтересован в колхозном производстве, в сохранении и приумножении общественного достояния. Пропаганда коллективизма, насаждаемого официальной идеологией, не всегда соотносилась с жизненными реалиями. В основе коллективизма лежит общественная собственность. Если собственность отчуждена, члены "коллектива” не имеют общего интереса, а если имеют, то он не совпадает с интересами собственника, т.е. государства. Интерес крестьянина по отношению к общественной собственности приобретает негативный характер, выражающийся в принципе: поменьше сделать - побольше получить. Однако многие годы сельчанин от общественного хозяйства практически ничего не получал.
Официальная аграрная политика в известной мере опиралась на распространенные среди части крестьянства уравнительные тенденции. Примером беспощадности уравнительной стихии является кампания по уничтожению "кулака” как класса. Списки кулацких хозяйств вместе с уполномоченными райисполкомов составляли сельские Советы, в состав которых входило в основном малоимущее крестьянство. Члены Советов, а также батрацко-бедняцкие группы стремились расширить круг хозяйств, подлежащих раскулачиванию, ибо конфискованное у "кулаков” имущество передавалось в неделимые фонды колхозов, а нередко и распределялось среди бедноты. Побудительными мотивами действий выступали нередко такие низменные чувства, как зависть и жадность. Характерные частушки, несущие след уравнительной тенденции, сохраняются в народной памяти в течение уже семидесяти лет:
Эх, яблочко
огородное! Прижимай кулаков - Все народное!
В классовой борьбе происходила ломка сознания крестьянина. Вырабатывалась неприязнь к богатым и богатству вообще. Самыми жестокими мерами из сознания крестьян вытравлялось само стремление к зажиточной жизни. Властвующая верхушка осуществляла деятельность по разобщению сельского сообщества, утверждению в нем атмосферы вражды и насилия:
Враг-вражина,
Куркулъ-кулачина
Кору жрет,
Вошей бьет,
С куркулихой гуляет
Ветром шатает.
В российской деревне культивировались подозрительность и нетерпимость, формировались социально-психологические предпосылки политического экстремизма, произвола и насилия.
Крестьяне были поставлены перед неизбежностью утраты самого себя как хозяина, отчуждения от земли. Продолжавшие единолично вести хозяйство жили в постоянном страхе причисления к "кулакам”, на них усиливалось финансово-налоговое давление. И в перспективе им оставалось либо уйти в город, либо "записаться” в колхоз:
Я надену красно платье
И пойду на сенокос.
Все равно единоличники Запишутся в колхоз.
В 30-е годы сверху стимулировалась традиционная черта российского крестьянства - диаметрально противоположное отношение к местной и высшей властям. В массовом сознании ответственность за те или иные безобразия должны были нести местные власти, с центральными инстанциями связывалось общее представление о "справедливой народной власти”, ее мудрости. Но и реальные бесправие, некомпетентность и злоупотребления местных властей поневоле заставляли население искать выход во вмешательстве извне:
Председателя колхоза
Уважай и уважай.
Жито вынесли в кармане,
А сказал – неурожай!
Бригадир идет по полю
Начинает брать тоска.
Он намеряет, да мало -
Вот и черная доска3.
Одной из ключевых черт крестьянской психологии являлась тенденция к персонификации власти. Генезис этого социально-психологического феномена определялся как традиционными представлениями, глубинными, "монархическими ментальностями” ("Сталин-царь”), так и особенностями психологии крестьянства того периода. На протяжении рассматриваемого периода официальный "культ Сталина” превращается в один из ведущих элементов массового сознания деревенских жителей, да и не только их. Он активно использовался власть имущими для оправдания антинародной политики, способствовал укоренению штампов официальной идеологии в массовой психологии сельчан:
Жить зажиточно в колхозе -
Это дело наших рук.
Так сказал товарищ Сталин,
Наш любимый вождь и друг.
Идеология подменяла собой извечные нравственные ценности российских крестьян – уважение к труду, к нажитому честным трудом имуществу, к национальным святыням. Частушки отражают и печальную практику налогообложения, когда крестьянские хозяйства, не имея для этого возможности, обязаны были платить всевозможные налоги государству. Однако у людей хватало сил переосмыслить данную ситуацию юмористически, хотя юмор и невеселый. Особенно популярна тема сдачи налога куриными яйцами:
Нет у бабы курицы.
Пришла баба с улицы,
Села баба на гнездо -
Снести родному яйцо.
День сидела, два сидела. А на третий улетела. Больше бабу не видали, Дюже много бабе дали.
Множество частушек связано с трагическими событиями 1932-1933 гг., когда значительная часть крестьян Нижневолжья голодала:
Рожь, пшеницу отправили за границу,
А цыганку-лебеду – колхозникам на еду.
Дранку, барду, кукурузу - Советскому Союзу.
А рожь, пшеницу отправили за границу.
или
Ни огурчику, ни яблок, Не попало крошки в рот. Оттого меня все лето И холера не берет.
При этом за пение некоторых частушек вполне можно было "заработать" тюремное заключение:
Был Николай хоть дурачок,
Да фунтовая французская булка -
Была пятачок.
А когда стал Совет,
То ни черта нет.
Между положением дел и тем, что провозглашала государственная идеология, существовала пропасть. Голодные 1932-1933 гг. легче пережили отдельные еще сохранившиеся к этому времени единоличные крестьянские хозяйства, нежели колхозники:
Единоличник гуляет по селу,
Полы раздуваются.
Колхозник-то наш
К смерти собирается.
Официальная пропаганда не упоминала о крестьянской трагедии. Так, в сборнике "Саратовские частушки” можно обнаружить следующее:
Нас не душат недороды,
Нищета нас не гнетет.
А в колхозе кто не лодырь,
Всяк зажиточно живет.
Убивалась раньше мать - Негде хлебушка достать. А. теперь горюет мать - Куда хлеб будем девать?
И все же эти годы не оставались беспросветными. В деревне появилась техника, выросло число грамотных и квалифицированных людей:
Ты, подружка, не гордись,
Что твой милый тракторист.
Мой миленок выше -
Агроном наш Гриша.
В т.ч. и женщин:
Милый месяц, смейся в выси,
Лей на крыши синий свет,
Ныне женщина в колхозе -
Полноправный человек.
При этом последним приходилось взваливать на свои плечи двойную ношу: семейная женщина наравне с мужчинами работала в колхозе и выполняла основную часть домашнего труда. Колхозницам не предоставляли оплачиваемых отпусков по беременности и родам. Народные частушки демонстрируют реалии гендерного распределения руководящих постов в колхозах:
Бабы сеют и боронят,
Огороды городят.
Мужики сидят в правленье,
Папиросами чадят.
Позитивные изменения произошли в культурно-бытовом плане. Было проведено электричество, налажено радио- и киновещание, построены школы, клубы и т.д.4:
Как в колхозы мы взошли, Новый быт построили, Клубы, ясли завели, Бани и столовые.
Но форсированная насильственная коллективизация сопровождалась наступлением на все церковные конфессии и, по существу, закончилась разгромом церкви - векового института сельской общины:
Отец гонит самогон,
Чтоб залить кручину.
Сенька бросил все иконы
В щепки и лучины.
В целом, крестьяне, видимо, негативно отнеслось к "революции сверху" в деревне и к реалиям колхозной жизни:
Колхоз, колхоз Не забуду сроду: Пятилетку выполняли Мы в четыре года.
или
Мы в колхозе работали, Где же наши трудодни? У коров хвосты крутили: Пятилетке помогли.
* * *
Традиционная сельская культура, постепенно вытесняемая в процессе коллективизации и колхозного культурного строительства (что сопровождалось изменением статуса части крестьян), несла в себе множество светлых сторон, определявших нравственный облик деревни, нравственный облик крестьянина, в котором сочетался труженик, с одной стороны, и собственник - с другой. Нам это сочетание представляется в какой-то степени идеальным в том смысле, что оно предопределяло отношение к труду как источнику благосостояния и благосостоянию как к результату честного труда. При этом реальный крестьянский мир за многовековую историю буквально "пророс насквозь мифами, сказками, приметами, песнями”5, и вторжение в него классово зашоренной идеологии, по сути, означало его гибель. Но существенной формой самовыражения народа в советское время в основной своей массе являлись частушки, отражавшие взгляды и настроения, которые в крайне неоднозначной обстановке того времени было невозможно или очень трудно выразить в какой-либо иной форме.
Насколько широко распространились подобные частушки, неизвестно. Во всяком случае, органы НКВД, имевшие куда больше возможностей собирать информацию, чем нынешние историки, постоянно фиксировали народные анекдоты и частушки. Последние свидетельствовали: в мыслях советского народа искаженный официальный образ действительности – "жить стало лучше, жить стало веселее” (который оформлялся в "официальных” частушках) - высмеивался и отвергался. Однако все формы самовыражения, кроме соответствующей официальной, ставились вне закона. Народные настроения лишь по мере обострения ситуации в стране приближались к потенциально "подрывным”.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Частушки, приводимые в статье, собраны автором совместно
с сотрудниками Саратовской государственной сельхозакадемии в селах
Волгоградской, Пензенской и Саратовской областей.
2 Обеспечение села техникой прошло не
одномоментно, в 30-50-е годы. – Примеч.
ред.
3 Занесение колхозников на "черную доску” могло вести к
репрессивным мерам по отношению к ним: прекращению продажи товаров в магазинах,
досрочному взысканию сельхозналога, незачету трудодней и т.д.
4 Зачастую вновь
вводимые объекты являлись весьма примитивными: Так, электроснабжение (и
радиовещание на его основе) порой осуществлялось от электрических батарей или
от электростанций, устроенных на прудах. Ясли могли представлять собой просто
избу, одна половина которой использовалась для приготовления пищи, в другой
дети играли и спали. Воспитателями ставили престарелых женщин, не способных
работать непосредственно физически. Речь о их педагогической подготовке,
конечно, не шла. – Примеч. ред.
5 Клюев И.А. Стихотворения и поэмы. Архангельск. 1986. С. 14.
|
